Типа, кому нужно это Typo.
– Сколько у меня времени? Четыре минуты?
Увлечённый зал понимающе смеётся.
Озадаченная пауза докладчика означает его сожаление о том, что он не сможет втиснуть в стремительно истаявшее время, отведённое докладу, всё то, о чём хотел рассказать.
Помню своё давнишнее изумление, когда, будучи студентом и пришедши в гости к сокурснику, увидел у него дома большую чертёжную доску с безупречно нанесёнными на бумагу литерами. Оказалось, что его мама разрабатывала надписи для станций метро. И в этих умно подобранных радиусах и выверенных засечках было нечто завораживающее, сродни алхимическому священнодействию.
В будничной суете стоит присмотреться к этим литым надписям на стенах старых станций и увидеть в них весомую и тонкую работу. Рядом с ними особенно нелепо выглядит «бюджетное» решение с самоклейкой, натянутой поверх мрамора облицовки.
Первое и главное впечатление от TYPETERSBURG – колоссальный интерес аудитории.
Она, конечно, в основном, молодая, студенческая – и это хорошо, – хоть седые головы и встречаются. Вместительный конференц-зал заполнен. Публика жадна до накоплений, и каждый новый докладчик находит свою аудиторию.
В другом зале чуткие руки снуют в ячейках с образцами дизайнерской бумаги (с которой ещё и не всякая печать справится). Люди, пришедшие сюда, глазасты и рукасты: например, с удовольствием пробуют инструменты для каллиграфии. Тут же шелкографы демонстрируют непосредственный процесс печати на футболках – Микки Маус душит в объятиях заглавную «Т», знак фестиваля (да, но почему Микки-Маус, а не, скажем, Умка?). Книги, посвящённые истории и кухне типографики, уходят с прилавка. И название одной из представленных книг – «Геометрия чувств» – наилучшим образом, на мой взгляд, демонстрирует внутреннюю суть шрифтовой природы. Просчитанную страсть (похоже, только здесь это возможно) и продуманный резонанс со зрителем, который даже не всегда осознаёт воздействие шрифта. Систему коммуникации, в которой информация и душа сосуществуют в гармонии.
У входа в комплекс молодой оптик-электронщик в прошлом и, видимо, уверенный каллиграф в недалёком будущем (Виктор Фицнер), на нескольких зачернённых щитах нахлестал белой краской росчерки энергичных букв. С удовольствием потирает вымазанные краской руки: «Каждый увидит своё. Смыслы размыты... Мы обращаем внимание на ритм и текстуру». И это иная природа текста – уже даже не текста, – спонтанной и неуправляемой графики. Автор и сам признаёт, что ему неинтересно работать с «правильными» буквами.
В своих бумажных архивах я всё ещё храню пару трафаретов и шрифтовых фотошаблонов, которыми пользовался «каких-то» тридцать лет тому назад. И когда слушаешь рассказ о мэтре швейцарской шрифтовой школы Фрутигере (Евгений Юкичев), ещё острее чувствуешь потрясающую магию ремесла, когда до всяких компьютеров филигранной отточенностью создавались контуры того, что теперь стало… в том числе инструментарием профанирующих «дизайнеров», которые провозглашают принцип «логотип за 5 минут» (и «за три копейки» соответственно).
Освежающим аттракционом смотрится пример с логотипом Датского института кино (Mathias Jespersen & Jonas Hecksher), в котором разъятое на «молекулы» штрихов (почти «палочек и колбочек») слово FILM собирается вновь живым конструктором в неожиданные сочетания простейших элементов. То, что принято считать железобетонной константой, вдруг начинает плясать кинолентой.
Поразительно то, с каким вниманием аудитория воспринимает разные материалы, рассказывающие о «буквах». Звучащие вопросы вроде «Можно ли сейчас создать шрифт столетия?» (как это произошло, например, с Helvetica) или «Кому нужны новые шрифты?» выражают интерес к тому, что же в ближайшем будущем будет определять визуальную культуру, оперирующую текстами.
Контрапунктом к этому звучат слова о замкнутости российского шрифтового сообщества, о «бурлении в вакууме». Комплексное, синтетическое восприятие шрифта как части колоссального культурного слоя вступает в некоторое противоречие с тем, что TYPETERSBURG всё ещё остаётся узкоспециализированным разговором о ремесле «письменности».
Понятно, что я оставляю в стороне проблемы организации и финансирования, о которых не знаю. Но очень хочется, чтобы город больше знал о таком специфическом собрании. Чтобы это выходило из-под шатра закрытого чудодейства. Чтобы показывало всё богатство и волшебство настоящей Буквы. Думаю, для самой широкой публики было бы небезынтересно узнать, что Швейцария – это не только банки и сыр, часы и шоколад, но и «буквы». Да не просто шрифты, а гарнитуры, вошедшие в культуру двадцатого века и быт многих стран, определивших и до сих пор определяющие дисциплину текста. «Банальнейшие», ставшие обыкновенной повседневностью гротески и пост-антиквы, которые теперь воспринимаются как привычная данность и безусловное удобство.
И, конечно, хочется, чтобы во всём этом было напрямую заинтересовано руководство города самых разных уровней. «Культурная столица» – ответственный статус. Он требует усилий по поддержанию, я бы даже сказал «удержанию» уровня. И поиска неожиданных – модное нынче слово – реноваций.
Чистописание. Какое тёплое и забытое слово. И почти незримая, но всё же явленная в нём культура письма, тщание работы с текстом, проявление своего авторства. И, конечно, некоторая неспешность. Чудо металлического пера, которое самим нажимом и движением создаёт естественную энергетику линии.
Сейчас времена, привычки, технологии и нужды изменились.
Заезжены и банальны сетования на то, что сама моторика руки в новое время меняется. И листание «скролинга» в смартфоне, и спешное набивание коротких (ещё короче!) текстов переписки двумя большими пальцами, да ещё с подсказками и подстановками автоматической замены слов, и тыкание в экран указательным пальцем неизбежно примитивизирует такой тонкий инструмент, как рука. С моей, возможно, ретроградной, точки зрения, ускорение реакций совсем не означает сохранение их качества и «одуманности».
И то, что ранее в письме означало цельность и последовательность – «пишу, зная, как и для чего», – теперь зачастую являет собою лишь убогий отголосок письменной культуры.
Появление шариковой ручки, затем клавиатуры, а затем и экранной клавиатуры лишило нас чего-то несомненно важного. Так мне лично кажется.
Недаром китайцы уделяют каллиграфии сознательное внимание. В этом не пижонство, не архаика и не поверхностная игра в традицию. В этом, прежде всего, понимание взаимосвязей видимого и невидимого взаимовлияния разных аспектов культуры на развитие человека.
И самый язык, наш нынешний язык, куцый и бедный, обламывая крылья на упрощениях и скорости, теряя по пути весь свой накопленный и навитаминизированный смак, сводясь иногда к аббревиатурам, штампам и мемам, становится жалкой клюкой, годной лишь для сиюминутного опирания. К этим потерям тоже приходится привыкать.
Тем более что иные новаторы создают и вталкивают в жизнь новое представление о существовании текста – уже в иной реальности и иной энергетике.
Тем ценнее то, что происходит на площадке Artplay, где начинающие искать и давно нашедшие помогают друг другу ощутить новую плазму необходимых усилий. Новой грамоты, нового ремесла, нового предвидения.
Они сегодня постоянно и увлечённо вычерчивают контуры завтрашнего.
Как сказала Гаянэ Багдасарян: «Если ты не можешь найти новую идею,… не делай шрифты».
Владимир Корольков,
член секции «Графический дизайн» СПб СД
Фото: © Владимир Корольков. 2017
