Алексей Печкин. Разговор с дизайнером

Сергей Дужников продолжает цикл интервью с дизайнерами, стоявшими у истоков создания Санкт-Петербургского Союза дизайнеров в 1987 году. Сегодня встреча с уникальным человеком, бывшим заместителем директора ЛФ ВНИИТЭ и участником первого Учредительного Съезда Союза дизайнеров СССР.

Алексей Печкин. Фото: © Александр Трофимов

Алексей, добрый день! Или всё-таки Алексей Алексеевич, что предпочитаешь?

Предпочитаю как обычно по имени, так себя чувствуешь моложе, ведь твой возраст равен возрасту моего сына.

Принято. В следующем юбилейном для нашего Союза дизайнеров году вводится знак «За заслуги в развитии дизайна», который будет вручаться не только профессиональным дизайнерам, но и тем, кто способствовал его продвижению, ведь второе не менее важно, чем первое – хотя это часто и не учитывается. Наш разговор я бы предложил построить с акцентом именно на твоём опыте организатора, или, говоря сегодняшним языком, менеджера в области дизайна – не забывая, конечно, и о творчестве. Но первый вопрос будет традиционен – где в твоём детстве можно отыскать истоки будущей профессии дизайнера, откуда, скажем так, ноги растут?

С ногами ты в самую точку попал… У меня ведь в блокаду была страшная экзема, тогда я в основном лежал с забинтованной правой ногой, постоянно болевшей… и такой вот первый элемент «дизайна» вспоминается, как сохнущие прокипячённые бинты, развешанные длинными гирляндами по стенам нашей большой угловой комнаты площадью 33 метра в ленинградской коммуналке на углу улиц Моисеенко и Мытницкой. Потом война кончилась – и экзема тоже кончилась… а вот специфическая походка на всю жизнь осталась. 

Родился я 30 ноября 1936 года, воспитанием моим занималась, в основном, бабушка, получившая прекрасное воспитание и медицинское образование ещё в XIX веке. Мама была из мастеровых, но имела огромное стремление к знаниям и совершенству… активистка, начальник цеха на текстильном комбинате… помню, что сразу после снятия блокады она повела меня в БДТ, по воскресеньям мы посещали в музеи… а затем начала приходить мамина знакомая и обучать меня игре на рояле, занимавшем почти треть нашей комнаты. 

Отец отдал армии восемь лет, повоевав в Великую отечественную, а до того в финскую войну, где он отморозил ноги, отстреливаясь из танка до последнего снаряда… Однако звание Героя Советского Союза дали механику, а не ему как командиру – по причине мелкобуржуазного происхождения... 

Фото 1.jpg

Бабушка Мария Ивановна, много сделавшая для моего воспитания. | Лагерь старшеклассников в Сиверской, 1951 год, первое общение с девочками, обучение с которыми шло раздельно. Лёша Печкин сидит в первом ряду справа.

И в чём состояла «мелкобуржуазность»?

Мой дед, Владимир Алексеевич, был одним из ведущих экономистов Ижорских заводов, а его брат Иван – старостой церкви в Александро-Невской лавре… кстати там, на Никольском кладбище, до сих пор сохранился фамильный склеп Печкиных, где дед и был похоронен…

Ну а я с детства хотел стать кораблестроителем, особенно эту мою тягу подогрели послевоенные трофейные фильмы – «Королевские пираты», парусники… романтикой увлёкся страшно. Поэтому, окончив школу с серебряной медалью, подался в Кораблестроительный институт, где отучился до 1960 года, успев за это время и съездить на целинные земли по комсомольской путёвке, и познакомиться со своей будущей женой Галочкой, с которой мы вместе вот уже 57 лет.

О художниках-конструкторах узнал из статьи авиаконструктора Олега Константиновича Антонова в канун 1961 года, уже будучи дипломированным инженером и проектируя приборы для торпед в ЦНИИ «Гидроприбор». Надо заметить, что до того я уже обращал внимание, к примеру, на привлекательный внешний вид приезжавших к нам финских автобусов и задавался вопросом, почему же мы не можем так сделать… 

И вот, умея рисовать стенгазеты и поздравления я сразу решил, что могу стать «промышленным художником» и, недолго думая, в январе 1961 года направился в Мухинское училище. Иосиф Александрович Вакс, тогда заведующий кафедрой художественной обработки металла, удивлённо посмотрел на меня и на моего однокурсника Валеру Саруханова и, оценив наши «возможности» после небольшого собеседования, предложил зайти весной. «Что, опять вы?! – поразился он, увидев нас в мае, – ну ладно уж, запишу вас на подготовительные курсы, а дальше что получится...». 

Так я оказался в ЛВХПУ им.В.И.Мухиной сначала на подкурсах, а затем уже в качестве полноправного студента – практически самым первым из инженеров, получающих второе высшее, но теперь уже художественное образование. 

Параллельно с учёбой я впервые начал работать по специальности художник-конструктор в СКБ Аналитического приборостроения Академии наук СССР, а затем, в 1967 году, уже после окончания «Мухи», перешёл в головную организацию по архитектуре и дизайну Министерства судостроительной промышленности СССР – Специальное архитектурно-конструкторское бюро (САКБ) – сначала в должности начальника сектора дизайна судовых приборов, а затем Главного дизайнера, единственной такой должности в судостроительной отрасли. 

Это, как я понимаю, был первый опыт руководства крупной структурой. Чему он научил?

К тому моменту судовым приборостроением в десятках конструкторских бюро страны уже занимались многочисленные художники-конструкторы, уровень которых далеко не всегда соответствовал требуемому. Впрочем, проблема была даже не в профессиональном уровне, а в отсутствии единой системы и стандартов при проектировании. К примеру, было совершенно нереально собрать из разномастных приборов единый пульт управления, требующийся в рубке судна, или скомпоновать другие сложные приборные комплексы.

Эту задачу и решало САКБ, разрабатывая и внедряя в отрасли единую нормативную документацию по дизайну. Структурно мы входили в систему крупного ленинградского судостроительного института ЦНИИ «Лот», при этом руководитель САКБ, Олег Анатольевич Арнольд, считавшийся Главным архитектором Министерства, напрямую подчинялся Министру судостроения, что свидетельствовало об особом отношении правительства к данному вопросу.  

Работая здесь я закончил аспирантуру ВНИИТЭ и написал диссертацию на тему разработки и внедрения методики дизайнерской оценки качества судовых приборов, результатом чего стал отраслевой стандарт, обязательный для судостроения. С докладом о возможности оценки качества предметной среды с позиций дизайна я выступил и на XVIII конференции Европейской организации контроля качества (ЕОКК) в Хельсинки в 1974 году.

Кстати, обучаясь в аспирантуре мне приходилось часто общаться и решать многие текущие вопросы с Юрием Борисовичем Соловьёвым, до того сыгравшим ключевую роль в подготовке знакового Постановления Правительства СССР от 1962 года «О повышении качества отечественной промышленной продукции путём внедрения методов художественного конструирования», что заложило основу для развития дизайна в стране – а затем ставший руководителем ВНИИТЭ и вице-президентом ИКСИД.

Пульт судового радиста-оператора «Дюна-1»

Пульт судового радиста-оператора «Дюна-1» был одним из первых примеров использования модульности в советском судовом приборостроении, руководитель проекта А.Печкин, САКБ, 70-е годы. | Судовая радиолокационная станция с откидным защитным светоэкраном, проект САКБ, 70-е годы. 

Самое время поговорить о ВНИИТЭ и о роли этой организации в твоей жизни – и в жизни страны.

Пожалуй. Но сначала два слова о возникновении данной структуры. Когда вышло упомянутое Постановление, то при Совнархозах (Советы народного хозяйства, С.Д.) были созданы региональные межотраслевые Специальные художественно-конструкторские бюро, СХКБ, просуществовавшие до 1967 года, когда Совнархозов не стало. Затем, что логично, их объединили в общую структуру – Всесоюзный Научно-исследовательский институт технической эстетики, ВНИИТЭ – с головным Институтом в Москве и десятью отделениями: в Ленинграде, Вильнюсе, Минске, Харькове, Киеве, Баку, Тбилиси, Ереване, Свердловске и Хабаровске. Организация имела свою аспирантуру и более 2000 сотрудников. Возглавлял ВНИИТЭ, как я уже говорил, Ю.Б.Соловьёв, а директором Ленинградского филиала, разместившегося в Михайловском замке, стал Сергей Араратович Гарибян.

В 1977 году я перешёл сюда на работу в должности начальника отдела комплексных исследований, а через несколько месяцев руководство ВНИИТЭ назначило меня заместителем директора по художественному конструированию. С этого момента в мои задачи входило, практически, всё, что касалось решения внутренних организационных и творческих вопросов. 

Надо сказать, что ВНИИТЭ был далеко не такой заорганизованной и «советской» организацией, как многим представляется сейчас, да и представлялось тогда. Её бюджет формировался двумя долями, одну из которых составлял государственный целевой заказ, а другую сторонние договора. Понятно, что наличие госзаказа как гарантированной статьи бюджета для организации вещь важная, так было и будет, однако Московский институт и региональные филиалы находились в неравном положении – у первой госзаказ составлял 75-80% от общего портфеля заказов, а у региональных филиалов, в частности у ЛФ ВНИИТЭ, он был 20-25%. Остальные 75-80% заказов приходилось искать самостоятельно, то есть вполне на «рыночной» основе. 

А.Печкин выступает с отчётом ЛФ ВНИИТЭ на годовой балансовой конференции, в первом ряду слева С.А.Гарибян. Гостиница «Прибалтийская», 80-е годы.

 А.Печкин выступает с отчётом ЛФ ВНИИТЭ на годовой балансовой конференции, в первом ряду слева С.А.Гарибян. Гостиница «Прибалтийская», 80-е годы.  

Я об этом не знал. И как это происходило? 

У Гарибяна было два заместителя – заместитель по художественному конструированию, дизайну говоря нынешним языком, то есть я. И был заместитель по общим вопросам и экономике, Виктор Владимирович Мельцер – уникальный человек и вот уж точно прирождённый менеджер! Именно на нём лежала задача поиска «сторонних» заказов, которую у него и получалось решать – в большой степени за счёт личных связей. Допустим, завод Калинина собирается делать очередные бритвы, или завод «Прогресс» задумал выпуск вешалок, или «Электроприбор» замыслил электрические самовары… Мельцер тут как тут с договором на разработку дизайн-проекта. И заказчики этому были только рады, хотя у них всегда оставался выбор между разными проектными организациями – ведь ЛФ ВНИИТЭ имел очень высокий авторитет, что, плюс ко всему, давало «зелёный свет» дальнейшему продвижению проекта по инстанциям. 

Потом заказ шёл в работу. За организацию этого процесса целиком отвечал я, и он мало отличался от алгоритма, описанного в модной тогда среди дизайнеров книге Артура Хейли «Колёса» – да и от сегодняшнего дня тоже. В штате ЛФ ВНИИТЭ числилось около 160 человек, при том не все, конечно, были дизайнерами – у нас была одна из лучших в городе макетных мастерских со своим штатом, химлаборатория, отдел множительной техники, архив, бухгалтерия и, да, конечно библиотека, которую я незаслуженно поставил на последнее место – самая полная в Ленинграде по дизайну, с обслуживающей её информационной лабораторией, открытая для всех и регулярно получающая американский «Industrial Design», английский «Design» и многие другие уникальные на тот момент издания…

Сотрудники ЛФ ВНИИТЭ и кафедры промышленного дизайна ЛВХПУ, октябрь 1984 года.

Сотрудники ЛФ ВНИИТЭ и кафедры промышленного дизайна ЛВХПУ, октябрь 1984 года.

Это я хорошо помню, сам частенько пользовался…

Но вернемся к процессу. Итак, первой моей задачей было выбрать дизайнера либо дизайнеров, способных сделать проект, и согласовать график ведения работ, состоявший из нескольких этапов: предложения, эскизный проект, технический проект и макет. Бывали и масштабные государственные проекты, когда требовалось формировать коллектив во главе с ведущим дизайнером – к примеру, таким проектом была дизайн-программа «Часы», проектную часть которой долгое время вёл Евгений Монгайт.

В процессе проектирования шло постоянное общение с заказчиком, на всех этапах собирались Художественно-технические советы (ХТС), дающие свои рекомендации в достаточно мягкой форме, а при окончательной сдаче проекта его, как правило, утверждающие. В совете обязательно присутствовал представитель заказчика, а наблюдать за процессом и участвовать в обсуждениях могли все желающие.

Затем наступал этап внедрения в промышленное производство, порой связанный с поездками в командировки – допустим налаживать процесс литья пластмассовых деталей для магнитолы «Романтик» пришлось в городе Горьком (ныне Нижний Новгород, С.Д.), куда мы выезжали вместе с Анатолием Кузнецовым и о чём он подробно рассказал тебе в прошлом интервью.

Так вот и шла наша работа, мерно и мирно я бы сказал… пока всё не накрылось в начале 90-х годов… но это, как говорится, уже совсем другая история… ты ведь предлагал поговорить о позитиве? 

Открытие выставки в Михайловском замке накануне Учредительного съезда дизайнеров СССР, 1987 год. Семинар ИКСИД: Ю.Б.Соловьёв, А.А.Печкин, Кенди Экуан, Артур Пулос. Ереван, 1985 год.

Открытие выставки в Михайловском замке накануне Учредительного съезда дизайнеров СССР, 1987 год. | Семинар ИКСИД: Ю.Б.Соловьёв, А.А.Печкин, Кенди Экуан, Артур Пулос. Ереван, 1985 год.

Именно так. А какие у тебя остались личные эмоции от того периода?

Да сложные эмоции, конечно. С одной стороны, в те годы когда я, фактически, руководил работой ЛФ ВНИИТЭ, делались успешные проекты, кипела работа, организовывались творческие семинары, часто с «погружением в тему» – то есть с выездом для почти круглосуточной учёбы и работы в близлежащие пансионаты… С другой стороны, были и очень сложные моменты – к примеру, лежащая на мне как на Председателе квалификационной комиссии задача по распределению зарплат, когда я, как Моисей, должен был поделить одну краюху хлеба на всех и при этом никого не обидеть… а так никогда не получалось, многие оставались на меня обижены, многие по этому вопросу ходили на приём к Гарибяну с вытекающими отсюда интригами… 

Ты не представляешь, Сергей, как я сейчас радуюсь, возглавляя Совет ветеранов в нашем Санкт-Петербургском Союзе дизайнеров! Когда я звоню и общаюсь, то все этому искренне рады – и вот так, в свои 80 лет, я, наконец-то, почувствовал благодарность людей…

Ну что же, Алексей, мне думается что время, потраченное на наш разговор, прошло не напрасно. Пользуясь случаем поздравляю тебя с юбилеем, желаю здоровья, сил и оптимизма, которого тебе не занимать. И, напоследок, традиционный вопрос – что такое дизайн в твоём понимании?

Это точно не профессия, а постоянное, «хроническое» творческое состояние человека, стремящегося к гармоничному устройству мира.

Большое спасибо!