«Арт-колхоз» или Один в поле воин

Это, конечно, поэтическая натяжка. Он совсем не один. Уж точно не в одиночку создаёт свои неожиданные и масштабные работы Николай Полисский. Собственно, именно в этом скрыт один из секретов творческого механизма в таком формате, как ленд-арт – коллективные ландшафтные экзерсисы села Никола-Ленивец, теперь уже вышедшие за пределы экзотической локации. Но обо всём по порядку.


Polissky_02.jpg

Цикл «Гении места», который объединяет журнал «Проект Балтия» и проект «Новая Голландия: культурная урбанизация», пополнился рассказом Николая Полисского о своём опыте «преобразования мира». Успешный, вызывающий смех, восхищение и дискуссии, проект длится уже 17 лет. А началось всё… с усталости. К перелому тысячелетия и к своим сорока годам выпускник «Мухи» понял, что не может больше заниматься живописью, хоть никто не мог бы назвать его тогда застоявшимся художником. Душа требовала перемен. И случай помог в этом. Как-то в селе Никола-Ленивец Калужской области он с друзьями попробовал было слепить снеговиков, да дело не пошло. Видно, название села не располагало к усердию. Уезжая в столицу, художник возьми да и скажи местному жителю, с которым подружился, что, мол, даст по десятке мужикам за каждого нового снеговика. Если захотят слепить, конечно. И уехал, тут же забыв о затее. Но звонок из Николы – «Ты чего не едешь? Готово ж всё!» – ввергнул его в нечто ослепительное, чему невозможно было тогда дать имени. Зрелище было абсолютно волшебным, несказанно-феерическим: в заснеженном поле «прогуливалась» бесчисленная толпа молчаливых снеговиков. И это открыло глаза художнику: «Я увидел, что у меня в руках такой ресурс! Земля, люди, готовые с тобой делать всё! Люди с удовольствием помогали заниматься дурью». Делали это в охотку и за плату малую, что, кстати, опрокидывало представления о том, что большое дело требует больших вложений. Это был 2000-й год.

Polissky_03.jpg

И вот колхоз, давно захиревший, как тысячи других мест страны, где люди без дела стали «бесхозными», волею случая не истлел в маете брошенности, а постепенно превратился в необыкновенный архитектурно-ландшафтный парк. Стал площадкой фестиваля «Архстояние», где встречаются смелые, нелепые и щемящие произведения, в которых непостижимым образом спаяны игра и философия, смешное и серьёзное, исконно-корневое и аванградно-мятущееся, провидческое и шаманское. То абстрактное «ни о чём», что обладает невероятно плотной литературностью и архитектоничной основательностью. Где каждый зритель становится соавтором и сомыслителем.

В качестве примеров работ на встрече в «Павильоне» Новой Голландии Николай Полисский пролистал несколько проектов. Они представили антологию и хронологию, пусть и неполную, разветвлённого в пространстве и времени ландшафтного бурлеска. Так уж совпало, что новая жизнь села Никола-Ленивец началась одновременно с новым веком, и эти масштабные ретро-футуризмы обозначили собою новое видение как роли художника, так и способов его коммуникации со зрителем, и, главное, его взаимодействия со средой, какой бы НЕ-готовой к диалогу она ни казалась.

Polissky_04.jpg

«Сенная башня». На что годится скошенная трава? Лишь на стог. Но этот спирально-ступенчатый стог становится зиккуратом, «вавилонской башней», шутейной и колючей моделью могучей пирамиды (над которой поработала тогда сотня человек!) с силуэтами каких-то зыбких и забытых аллюзий. Совершенное пространство русского пейзажа, скатывающегося к излучине Угры, приняло это добавление. Приняло, как органичное, естественное, почти родное образование, которое тут «могло бы быть». Внедрение архитектурных протоформ в деревенскую среду вдруг запело мотивами, которые отзываются в душе, как нечто присущее и кровное месту. «Нужно быть очень аккуратным», – не в первый раз говорит художник, имея в виду и работу с доверенным ему пространством и сотрудничество с доверяющимися людьми. Этот же проект положил начало акционным сожжениям произведений. «Штатный Герострат», как называет Полисский коллегу, московского концептуалиста Германа Виноградова, тогда впервые спалил башню. Вообще-то, это отдельный феномен – то, что большинство этих ландшафтных произведений конечны во времени («разбирать их слишком дорого»). Пожалуй, просится сравнение с таким восточным сакрально-мистическим «форматом», как мандала. Та так же представляет собой старательно возведённое местное, яркое и праздничное, но всё же временное пристанище для духов. «Картине» из цветного песка, сложной по символике, полной гармонии и уравновешенности, но априори ограниченной во времени своего существования, отведена недолгая жизнь. Приглашённые духи покидают мандалу перед тем, как её превратит в серый прах щётка меланхоличного монаха. Так же и артефакты Полисского со товарищи, драматичные, живые, энергетически беспокойные или, наоборот, отстранённо-медитативные, в какой-то точке своего жизненного цикла приходят к разрушению и исчезновению. «Мы точно самые пожаристые из всего, что делают на нашей территории». Правда, сжигаются всё же не все объекты. Иные живы уже с десяток лет.

Polissky_05.jpg

А для проекта «Медиа-башня» (2003 год) – бадминтонного парафраза шуховской «корзины» и парижской «буровой» (цитата) – фактор времени и вовсе стал особой отдельной «краской». Гора из дерев простояла 2,5 года. Зарастающая огородными растениями и дающая ощутимый урожай, она явила собою буквально живое произведение, настоящий «рог изобилия», плодоносящий сверх заложенной в него формы. С этого момента московские искусствоведы стали относиться к событиям-фокусам села Никола-Ленивец уже внимательнее. «Нужно было делиться», – говорит Николай Полисский, – «Чтобы это не оставалось территорией одного художника, а стало объектом сообщества». «Лихоборские ворота» (2005 год) стоят до сих пор. Эта традиционная форма, в которой отзеркалены триумфальные арки, что Рима, что Дефанса, впоследствии была повторена уже в новых очертаниях «Политехнических ворот» (2015 год). Пикселированный торжественный портал, будто набранный из свитков ДНК и структурной вязи, выглядел псевдо-компьютером, способным на тайное мышление. Вклеенный в иной контекст, например, на площадке ВДНХ у павильона «Космос», он приобретал дополнительное звучание, будто меняя кожу сообразно окружению. В этом проявлена поразительная способность сложного театрального «организма» вступать в диалог с воздухом, пространством и материей.

Polissky_06.jpg

Собственно, компьютеру, то есть мыслящей неорганике, был посвящён проект «Вселенский разум» (2012 год). Огромная полусфера-клубок, прошитая петлями деревянных «нейросетей», стоит в поле, как пушкинская «голова», мимо которой не пройдёшь и не проедешь. Светоарматурные включения превращали псевдо-природное в буйство футуристического. Через год «Блестящая мысль», новый проект, логично «порождённый» предыдущим, уже ездил по европейским городам. Огромный «арифмометр» вгрызался в устоявшиеся объёмы городских площадей и зеркальными панелями вступал в визуальную перекличку с витражами готических храмов. Своеобразным обратным отзвуком парижской реальности стал «Бобур» (2014 год), возведённый в поле Николы-Ленивца. Его циклопические трубы одновременно цитировали воздухозаборники Центра Помпиду и нечто неназываемое, незнаемое, из мира великанов, иных религий или музык – тут уж можно домысливать что угодно. Забавно, что эти не свойственные калужским окрестностям, но сплетённые узнаваемыми корзинами, формы мгновенно полюбились местным жителям («Пойду гулять на Бобур, бабушка»). Циклопический то ли храм, то ли космический корабль встал тут сомасштабно и цельно, будто и должен был бы появиться рано или поздно. Приживлением чужеродного он вплавлял сугубо деревенский «аттракцион» в мировой культурный контекст.

Polissky_07.jpg

К чему всё это отнести? Игра в архаику? Футуризм? Прототипирование? Архитектурный анекдот? Сны о недостижимом? Контуры иноземья? Какие образы и почему возникают здесь – да и не только здесь, – какими энергиями, какими импульсами, какими идеями они выращены? Иногда проект возникает из спонтанных сочетаний моментов, которые не просчитать. «Градирня» (2009 год), которую начали плести, ещё не зная, к чему придут, под собственной тяжестью стала проседать и валиться набок. Возникшие подпорки, вплетённые в неё растопыренными ногами, изменили и контур и ассоциации. Сам художник вновь говорит о той мере аккуратности и органичности, которая ведёт за собой, где бы проект ни осуществлялся. Выбор местного материала снимает конфликт навязанного. «Корни Луары» (2014 год) – узловатая, тяжёлая ветвистая вервь сплетена из отработанных виноградных лоз, местного материала, безусловно принадлежащего региону, как и его воздух. «Чермянка» (2014 год) своим змеиным тоннелем повторяет петлистый рисунок московской речки и… принцип плетёных «вершей», которыми издавна ловили рыбу. Тайваньский «Тон Хо» (2016 год) 80-тонной колонной собран из «отходов производства» – однотипных обрезков огромных двутавров. Силуэт пагоды и диковинного растения встал в бассейне завода, организовав вокруг себя «ботанический сад» металлических скульптур. «Бамбуковые волны» (2017 год, Ясака) напевными завихрениями встали над рисовыми плантациями на фоне голубых горбов японских гор. Здесь, кстати, так же целая деревня помогала в создании комплекса (всё сплошь старики – «крепкие дедушки, молодёжи тоже нет»). И вновь художник говорит о том, что вещи, которые получаются, не должны противоречить той земле, на которой стоят. И в этом, пожалуй, звучит ценнейший бережливый принцип «Не навреди», который не мешало бы помнить любому, создающему новую реальность, будь то садовая скульптура или торговый центр.

Polissky_08.jpg

В конце встречи художник ответил на вопросы слушателей. Не обошлось и без интереса к тому, в каком состоянии находится сейчас история с раздутым скандалом о «пламенеющей готике» – том самом масленичном костре, силуэты которого глубоко оскорбили некоторых «неравнодушных граждан», имеющих столь ранимую чувствительность. Это опять возвращает нас – уж в который раз – в поле дискуссии о роли художника, о самоцензуре или навязанных ему «нормативах», о воле безграмотной и жестокой «толпы», о безнаказанной ярости «праведников». Выясняется, что мало что изменилось со времён Пушкина, которому так досаждали цензоры и толпа. «Он пел – а хладный и надменный Кругом народ непосвященный Ему бессмысленно внимал». Всё так же собственную душевную лень и скудный кругозор многие блюстители нравов обёртывают в тяжёлую тогу спасительной, но дурно понятой «духовности». И право художника творить и говорить вслух оказывается в навязанном противостоянии с невежеством. Однако именно в таком контексте неизбежно возникает и тема ответственности художника: перед местом и временем, перед собственной совестью и памятью сообщества. И та аккуратность, о которой не устаёт повторять сам Полисский, как нельзя лучше расставляет маркеры саморегуляции творческого процесса.

Polissky_09.jpg

Вот только не хочется, чтобы творец, полный добра и способный к переформатированию пространств, мышления и взаимоотношений, оставался один на один с «толпой» бесчинствующих глупцов. Его фраза «Хороший художник – мёртвый художник» фиксирует такую банальность, как рыночную ценность того, кто уже ничего не создаст (как это обычно водится с непризнанными при жизни художниками). Будем надеяться, что его авторитета и веса команды его приверженцев будет достаточно для отстаивания свободы духа и способности говорить не в одиночку, не с самим собою, не в пол. Глядя на эти кажущиеся чудаковатыми проекты, невольно веришь в то, что самый воздух способен впитывать и аккумулировать идеи преображения и энергию созидания, отпечатываясь в памяти места. Напомню, что этим летом Никола-Ленивец вновь ждёт зрителей и акционистов.

Текст: © Владимир Корольков. 2018
Иллюстрации взяты из свободных источников.