Венеция — город очень тесно застроенный. Небольшие площади оставлены только вокруг соборов. Для садов, парков и даже просто деревьев практически нет места, поэтому Сады Джардини в квартале Кастелло рядом с Пьяцца Сан-Марко, разбитые при Наполеоне, приказавшем осушить болотистую местность у берегов пролива Бачино ди Сан-Марко, уже с 1893 года оказались удачным местом для проведения Фестиваля Искусств Венецианской Биеннале.
Там в начале 20 века появилось 29 национальных павильонов, иногда спроектированных крупными архитекторами (Карло Скарпа, Алвар Аалто), из них 30-й — Падильоне Чентрале, главный и самый большой («фишка» Джардини — многочисленные коты, охраняемые государством). Этих выставочных площадок постепенно оказалось недостаточно, и для расширения экспозиции теперь задействован Арсенал (от арабского darsina*а — «мастерская») — крупнейшая и старейшая (заложена в 1104 году!) верфь Европы.
Чарльз Диккенс назвал Арсенал «обломком кораблекрушения». Некоторые экспонаты практически так и выглядят. А в одном из павильонов был даже выставлен деревянный остов корабля, похожий на скелет кита. Куратор экспозиции Арсенала Кристин Масель из Центра Помпиду отобрала работы 120 художников со всего мира. Девять разделов выставки куратор назвала «транспавильонами» со своими названиями: «традиций»,«радостей и страхов», «шаманов», «художники и книги» и т. д. Если это знать заранее и читать этикетки на английском языке, многие экспонаты покажутся, видимо, менее загадочными.
Выставка посвящена не архитектуре с дизайном, где приоритет формального начала и функциональность дают какие-то ориентиры для оценки качества и новизны экспоната, а довольно загадочному виду творческой деятельности, который называется современным искусством (Contemporary art).
В недавнем интервью Владимира Познера с Ириной Антоновой она высказала мысль, что эстетическое (художественное) и эстетическое начало отсутствует «в этом вале продукции», и пока нет названия данному виду творческой деятельности. Позволю высказать свои скромные и, надеюсь, краткие, соображения по этой теме.
В толковом словаре Ожегова ИСКУССТВО определяется как «творческое отражение, воспроизведение действительности в художественных образах». Изначально любые изображения, вне зависимости от уровня мастерства их создателя, были выражением некоей общественной потребности, своего рода языком, передавшим и сохранявшим сообщение. Визуальная семантика. Как и любое человеческое изобретение, этот язык развивался. Содержание послания выражалось во всё более изощрённой и эстетически развитой форме. Появились профессиональные исполнители, сначала гениальные, но безымянные средневековые мастера, а затем и великие индивидуальности Ренессанса. При общности содержания (иллюстрации библейских сюжетов) главным стало владение формальным мастерством (композиция, цвет, форма и т. д.). И это стало доминантой развития европейского искусства, даже после появления новых жанров, отпочковавшихся от больших ренессансных полотен — портрета, натюрморта и пейзажа. Определение из словаря относится именно к этому периоду. Логическим завершением этого периода стало искусство 19–20 веков, бурно исследовавшее всевозможные формальные игры с изображением реальности и закончившее изобретением абстракционизма, полностью порвавшем с действительностью.
КАК стало важнее, чем ЧТО. Только форма, только цвет, только фактура, только композиция. Полоски, клеточки, пятна. Чистая красота. Это был тупик. Но природа не терпит пустоты, и чистую красоту взяли на вооружение дизайнеры и архитекторы, а умные художники изобрели концептуальное искусство, в котором индивидуальное формальное мастерство иногда вовсе ни к чему, а главным опять стало содержание послания, иллюстрация мысли художника в любой технике и форме. Иногда это послание превращается для неискушенных зрителей в ребус, трудно постижимый даже с этикеткой. Игры чистого разума. Не только художника, но и куратора (новая творческая единица).
И главное (что несколько отталкивает поклонников классического искусства), многие современные художники просто не умеют рисовать. Им часто это и не нужно. А когда пытаются... Графика Фабра в Эрмитаже выглядела очень неубедительно рядом с Брейгелем.
Имея традиционное художественное образование, я выделила для себя три павильона и одну экспозицию в Арсенале, в которых, кроме материальной иллюстрации чистой идеи, сохранилось владение ремеслом художника. Они меня не только заинтересовали, но и восхитили.
По лестнице-воронке — спуск на первый этаж, как выяснилось позже, в девятый круг ада. Там члены группы Recycle (краснодарские художники Андрей Блохин и Георгий Кузнецов) вмонтировали в белые геометрические фигуры, напоминающие глыбы льда, белые человеческие фигуры. Застывший мир. Уже впечатляет, но сюрпризом оказывается, что в приложении для планшетов эти фигуры просвечивают сквозь «лёд», оживают и расцветают. Это красиво и театрально. В этом есть поэзия. Инсталляция названа «Блокированный контент» (Bloked Content).
2. Прекрасный и цельный французский павильон, посвящённый музыке. Её автор — Ксавье Вейян — создал высокотехнологичный объект — комнату-студию для звукозаписи. Не знаю, как там с акустикой, но есть ощущение, что попадаешь внутрь сложного музыкального инструмента, сконструированного из идеальных деревянных плоскостей. Или скульптуры, вывернутой наизнанку. Несмотря на динамику и некоторую хаотичность в расположении этих поверхностей (потом я прочитала, что они сдвинуты как бы ураганом), там даже уютно. Может быть, из-за фактуры и цвета дерева или человеческого масштаба. И чувства юмора: рядом с авторской интерпретацией громадных музыкальных инструментов чувствуешь себя Алисой, съевшей гриб-уменьшитель. Жаль, что не удалось послушать ни одного из 100 выступавших там исполнителей, но синтез искусств явно состоялся. Хотя скорее это — дизайнерский объект.
3. Экспозиция британского павильона удивила несовпадением со стереотипом рафинированного английского интеллектуала. Она заполнена брутальными объектами, среди которых очень неудобно пробираться, но очень интересно разглядывать. Они небрежно покрашены, у них грубые фактуры, созревшие явно на помойках и развалинах. Не из российских ли бараков добыла их скульптор Филлида Барлоу? Несмотря на все эти некрасивости, в них есть мощь и первобытная энергия. Они могут не нравиться, но не заметить их невозможно. Беспорядок с размахом. Чем-то по своей экспрессии они напоминают русский авангард — Родченко, Татлина.
4. Китай представил не только свой павильон, до которого я не дошла, но и экспозицию нескольких авторов в Арсенале. К сожалению, их имена остались мне неизвестны, но работы произвели сильное и неоднозначное впечатление. Была там замечательная классическая мебель, видео-арт Запретного города, над которым можно было полетать, коллажи на тему китайского чая, симпатичная графика. Но две экспозиции меня просто поразили. Первая из них — это красивая «кружевная комната», в прозрачные шпалеры, которой каким-то образом инкрустированы человеческие волосы. Тут же всплывают ассоциации с абажурами из человеческой кожи... Зато вторая — чёрная комната — безупречно прекрасна, хотя, наверное, она совсем не новаторская. Там в стеклянных витринах располагаются композиции из белого фарфора: куклы-марионетки, кораллы, драконы, маски. Переклички с комедией дель-арте. Что-то волшебное. Хотелось забрать их навсегда в Петербург, прямо в Эрмитаж или в мою комнату.
Описание и даже фото не заменят личных впечатлений: у всех разная оптика. Одна моя приятельница заметила, что она видела фотографию Opera Garnier в Париже трех авторов (в том числе, мои) — и это были совершенно разные объекты. А вообще это была замечательная возможность увидеть свеженькие, только что вылупившиеся идеи, собранные со всего мира и пытаться угадать тенденции в мировом искусстве.
Татьяна Чернова, член секции «Теория и педагогика» Санкт-Петербургского Союза дизайнеров
Фото: © Татьяна Чернова, 2017
Фото-альбом 57-й венецианской биеннале
