Кузнец своего
Термин «коллаборация» в качестве обозначения содружества стал нынче и модным и знаковым: сотрудничество насущно важно, поскольку продуктивно. Способность слышать, воспринимать и ответно предлагать решения в комплексе проектных задач отличает современного творца. Выставка работ художника по металлу Валерия Николаевича Галкина в особняке Румянцева, филиале Музея истории Петербурга, эффектно показала и ремесленную широту автора и его талант в том, что стоит называть партнёрством. Своим впечатлением о выставке работ кузнечных дел кудесника делится наш обозреватель Владимир Корольков.
Понятие ансамбля для Санкт-Петербурга привычно. Со времён Карло ди Джованни Росси оно стало ключевым, путеводительным и смыслоопределяющим для города. А Петербург способен быть и парадным, и работящим, и пышно-праздничным, и ремесленно разнообразным – всё это вовлекается в формирование его образа. Кроме того, ансамбль означает деятельное содружество разных творцов, и не только в музыке. Сочетания специалистов, совместные усилия их профессиональных навыков порождают то, что сейчас принято называть синергией.
Одно из показательных впечатлений от работ Валерия Галкина – это как раз совмещённость с «предлагаемыми обстоятельствами»: со средой, с тем вовлекающим окружением, где нужно быть не пятым колесом в телеге, а необходимейшей (и, возможно, эффектнейшей) частью ансамбля. Тут умение договариваться о ценностях и технологиях, эстетике и функционализме напрямую ведёт к успеху. Причём, успеху совместному. Нюансы проектной работы, когда надо учитывать физику материала, возможности технологий, пространство будущей жизни объекта и заданные образные рамки рождают не вещь в себе, а часть человеческого микромира. Коллаборации с кузнецами, дизайнерами, архитекторами и декораторами в подобном профиле работ неизбежны и результативны, поскольку любой из кузнечных объектов вписывается в состоявшуюся или проектируемую среду. И должен занять в ней подобающее место: где-то аккуратно подчинённое, а где-то горделиво солирующее. В таком случае произведения мастера становятся не украшательством, а звучным совпадением с общим стилем места. Весьма разнообразным по характеру.
При этом умение «продать» себя, убедительность слова и дела – проблема, актуальная как для художника по металлу (если сужать), так и для дизайнера вообще (если расширять поле), и мы здесь не раз её касались. Не думаю, что в случае с Валерием Галкиным работает лишь его номинальная известность, хоть это заслуженно и важно (те, кто интересуется многочисленными регалиями и наградами художника, легко их найдут). Прежде всего сами работы должны быть настолько говорящими, чтобы не было сомнений в способности творца к сотворчеству.
Петербург со своей сложившейся за три столетия плотностью характеристик ожидает уважительного отношения к накопленному и (всё ещё) сохранённому. Ограды, ворота, решётки набережных, фонарные столбы и навершия крылец, флагодержатели и элементы навигации – это частицы материальной культуры города, его ткани и рисунка. Зачастую кажется, что Петербург – город столь многообразный в своих чертах, что в нём может раствориться всё что угодно, не причинив неудобства структуре города на уровне человеческих восприятий. Но это не так. Северная столица капризна и требовательна. Тут необходимы грамота и чутьё, чтобы не выпасть из логики разумных решений, даже если речь идёт лишь о декорировании. Известна масса натурально вандальных вторжений в городскую среду безграмотными пустышками, которые пытаются «изобразить», не имея на то никаких полномочий. Вот почему так остро и благодарно реагируешь на умную работу. Попасть в некий общий образ, но при этом «лица необщим выраженьем» – задача для высококлассного ремесленника увлекательная и ответственная. Историзм без имитации, цитата без натужности, узнаваемость без механического клонирования – всё, что можно назвать «петербургской школой» – стали почерком Валерия Галкина.
Мастер ищет свои соответствия визуальному «коду» города, в котором эклектика позволяет играть ассоциациями без прямого заимствования, но в достаточно широких пределах воображения. Символически-смысловая созвучность – своего рода самодисциплина – тут важнее безудержного формотворчества. При этом у автора развязаны руки в том смысле, что он создаёт свои собственные образы, максимально деликатно входя в резонанс с привычными нам «атмосферными» аллюзиями города. Стилистические реминисценции тут совпадают с тем «историзмом», который вбирает в себя и классицизм, и ампир, и отголоски самых разных привнесений, неизбежных для такого поликультурного города, как Петербург. Порой мистификация настолько удаётся, что новая вещь кажется родной и естественной для конкретной локации, будто выросшая из самого воздуха среды, но при этом обладающая яркой индивидуальностью.
Совмещение ковки и литья, чёрной матовой шершавости и манерных полированных деталей, вживление фактурного цветного стекла или фацетного хрустального перелива – набор выразительных средств автора многообразен. Брутальность и изящество, массив металла и зыбкость стекла – всё это эффектно демонстрирует диапазон возможностей. Способность работать с жёсткой и мускулистой геометрией сочетается с текучей, живой, капризной линией, выказывающей свой нерв и драйв.
Не всё в работах мастера меня лично убеждает, но на то оно и авторство, чтобы выковывать предпочтения. Например, в острохарактерном каминном наборе стекло в нижней части стойки (как раз там, где движение щипцов или совка наиболее «травмоопасно») выглядит надуманным и избыточным. Но, одновременно, цветной стеклянный экран навершия, играющий роль рассеивателя для подсвечника, напротив, логичен и вполне согласован с темой огня. В каких-то работах воплощение задумки проявляется убедительной вещественностью, а в каких-то рассыпается чужеродной «бижутерией». Где-то видишь великолепную линию могучего металла, а где-то она вдруг превращается в досадный «пластилин». Подобные огрехи проектирования понятны и простительны там, где увлечённость автора не встречает ограничений строгого внутреннего ментора, который мог бы вовремя остановить руку творца. Но... критиковать легко. Всё это – придирки того, кто не сможет выковать и гвоздя. Так что высказанное лишь намекает на вечное движение к идеалу.
Самобытность и одновременно контекстуальная логика работ делают Валерия Галкина не просто «одним из» специфического цеха кузнецов, а художником, решающим задачи сочетаний, созвучий, синтез-соответствия проектной среде, которая затем обживается человеческим теплом. И в этом тепле читаются следы того огня творческого преобразования, без которого металл холоден и пуст.
Текст: © Владимир Корольков, 2020
Фото: © Александр Трофимов. 2020
